Название: Без слов
Автор: Leyana
Фандом: Bleach!
Жанр: всего понемножку – юмор, стеб, романс
Пэйринг: Ренджи/Бьякуя
Рейтинг: NC-17
Саммари: да не люблю я саммари. Все в тексте.
Предупреждение:
1)ООС
2)возможно некоторое расхождение с каноном, я в нем уже путаюсь
Примечание: возможно, через полгодика, когда выйдет прилично манги, напишу продолжение.

У Кучики Бьякуи возникла проблема. Ну как – возникла? Появилась, легкими шагами, постепенно наращивая силу, подкралась поближе и встала во весь немалый рост.
Помимо означенного роста проблема обладала шикарной гривой неестественно красных волос, множеством абстрактных татуировок и скверным характером. И звали ее Абарай Ренджи, рокубантай фукутайчо.
Бьякуя, наверное, в тысячный раз пожалел, что его лейтенантом не стал тихий, покорный Изуру Кира. Дело было даже не в том, что этот мальчик, видно, родился с организаторскими способностями. Конечно, у Абарая с документами и прочей канцелярщиной совершенно не ладилось – его мускулистые руки были предназначены для тяжелого занпакто и для рукопашного боя, но никак не для кисти; у Киры же любая работа спорилась – талант руководителя с лихвой компенсировал не очень высокую для его звания рейацу и прочие мелкие слабости.
Но с бумагой Кучики мог справиться и сам. Прелесть Изуру была в другом: он совершенно не вызывал у Бьякуи эмоций – кроме, разве что, зависти к пронырливому Ичимару, отхватившему такое сокровище. Кучики когда-то отступил перед лисомордым капитаном, взял в лейтенанты горластого Ренджи, на кандидатуре которого почему-то настаивала добрая половина старших офицеров, включая Ямамото. Сколько раз он успел обругать себя за слабость, не знал даже он сам.
Потому что, в отличие от безмолвного интеллигента, шумный руконгайский оборванец сводил с ума непробиваемого Кучики. Бьякуя часами, прячась под маской отрешенности, мог обдумывать, как рассказать Ренджи, что он мешает выполнению капитанских обязанностей. Потому что Кучики Бьякуя, самый правильный офицер во всем Готэе, при виде своего лейтенанта отвлекается на посторонние… и совсем посторонние мысли.
Кучики уперся взглядом в затылок склонившегося над отчетом Ренджи и почти слышно заскрежетал зубами. Как объяснить этому чурбану, что холодный, как весенний ветер, и отчужденный, словно лазурное небо, капитан… хочет его до потери пульса – точнее, пульсирования рейацу..? Поэтические полупризнания, «ненароком» оставляемые на рабочем месте, приглашение на чай или совместную прогулку под луной не помогали: в лучшем случае, посидев или походив с капитаном полчаса-час, Ренджи убегал на дружескую пирушку – и всё. А сказать прямо Кучики не доставало… смелости, что ли?
Бьякуя снова скрипнул челюстью; ровные белые зубы аристократа с легкостью откусили кончик кисти, которую он, задумываясь. подносил к губам. Дабы лейтенант не заметил ничего необычного (Бьякуя сильно сомневался, что он способен на это, но осторожность вошла в привычку), Кучики выбросил испорченную вещь в корзину и наказал себе потихоньку избавиться от мусора.
Несчастная корзина уже почти доверху заполнилась кистями, грифелями и палочками для подчищения пятен.

Абарай Ренджи побаивался своего капитана. Особенно в последнее время. Если раньше Кучики-тайчо хоть издали был похож на нормального, то сейчас… Его невозмутимость и снисходительное презрение к Ренджи достигли таких размеров, что лейтенант боялся быть буквально погребенным под тяжелой, неподвижной рейацу. К тому же, примерно с месяц Кучики появлялся на работе с характерными темными кругами под глазами: бравого капитана явно мучила бессонница.
«Пьет, что ли?» - думал Ренджи, которому не мешали спать никакие тонкие материи. Он о них попросту не думал.

Неизвестно, чем бы кончилось дело (может быть, Кучики бы набрался смелости и высказал все; хотя, скорей всего, так и продолжил бы вариться сам в себе), но…
Но случилось «вторжение»; в Готэй 13 начался такой переполох, что даже Аясегава Юмичика забыл о личной жизни. Да что там – шинигами на время забросили и сон, и выпивку.
Бьякуе стало не до страсти; он отчаянно пытался решить противоречие между братским и воинским долгом. Но, так как за сотни лет жизни он привык обдумывать все очень размеренно, то к моменту, когда бешеный рыжий мальчишка почти свалился ему на голову, ничего умнее, чем обещание не нарушать законов Сообщества Душ, Кучики ни вспомнить, ни придумать не смог.
Потом он долго изумлялся, насколько удачно решилась безвыходная ситуация. Чудом, без преувеличения, Рукия осталась жива, цела и даже оправдана.
Однако Бьякуя был благодарен нахальному риоке не только за это. Ренджи ни на секунду не отходил от честно заработавшего место в госпитале капитана. Практически, как в радужных грезах Бьякуи: улыбался, подавал чай, чуть ли не за руку держал… обнял, когда Кучики в первый раз очнулся – капитан, правда, от этого так разволновался, что снова отключился… Но это уже детали.

Постепенно всё и все успокоились. Беспорядок, устроенный пришельцами, капитанскими бан-каями и лично Зараки Кенпачи, мало-помалу устранили. Незваных, но любимых теперь гостей готовили к отправке домой; Рукия пропадала где-то часами. Кучики совершенно справедливо полагал, что она гуляет с Ичиго: других дурных привычек за ней не водилось, а пожалованного шинигами тоже не было видно.

В последний вечер перед отбытием шинигами устроили для Ичиго (остальные под благовидными предлогами отказались) традиционную попойку. Так как сакэ и вино обеспечивал радостный Кёраку (сидевший тут же и глазеющий на Рангику), хватило всем; некоторым даже оказалось много.
В разгар вечера Ренджи и Ичиго очень бурно разругались, да так, что, пока выясняли, кто прав, забыли, с чего начали.
- А давай поспорим на что-нибудь! – предложил необычайно веселый Ичиго (даже когда он сердился, брови отказывались сходиться к переносице). – Кто выиграл, тот и прав.
Абарай ощутил раздражение: он сам хотел предложить такой замечательный способ. Поэтому он решил взять реванш:
- Давай так: кто выпьет большую чашку сакэ и не поперхнется, тот и выиграл. Проигравший в качестве моральной компенсации победителю («Нахватался слов от Кучики,» - сам себе удивился он) поцелует первого, кто попадется под руку, - Ренджи втайне понадеялся, что Куросаки не сваляет дурака и вцепится в хохочущую над ними Рангику или хотя бы в разрумянившуюся Нанао, и потом у него не будет лишнего повода злиться.
Но Ичиго, последние несколько дней отмечавший с Мадараме выписку последнего из больницы, изрядно натренировался и проглотил содержимое подсунутого стакана одним махом. Подождав, пока перед глазами перестанут мелькать цветные точки, он наклонился и прошептал – услышал, видимо, только Ренджи:
- Чего это ты вчера со своим капитаном в офисе обжимался?..
Возмущенный Абарай выплюнул сакэ почти в лицо сопернику и только собрался ответить, что помогал прихрамывающему – между прочим, по вине все того же Ичиго – капитану добраться до кабинета (кому какое дело, что при этом он изрядно облапал Бьякую?)… Но тут все хором заорали: «Проиграл!»
- Нечестно! – взвился Ренджи, но Куросаки только ухмыльнулся, а Матсумото лукаво сказала:
- Проиграл – выполняй условие.
Абарай озлился, не глядя, схватил за ворот сидящего рядом. дернул… и оказался нос к носу с Кирой. Изуру, методично надиравшийся весь вечер, смог сказать только:
- Э-э..?
«Твою мать,» - подумал Ренджи, глядя в его затуманенные глаза. Из близкого окружения Абарая Кира был одним из тех уникумов, с кем он даже вообразить не мог возможности поцелуя. Но – слово шинигами превыше всего, поэтому он притянул приятеля к себе; Юмичика кокетливо захихикал, а Ичиго все-таки поперхнулся новой порцией сакэ.
Почти протрезвев от неожиданности, Кира с трудом отпихнул куда более массивного Абарая и возопил:
- Что на тебя нашло?!
- Ты проспал идиотский спор, - сумрачно пояснил Шухей. – Ренджи проштрафился, поэтому целовал первого попавшегося.
- Ничего личного, - подхватил, давясь смехом, Иккаку.
Ренджи получил по затылку от насупившегося Изуру и отполз подальше от гогочущей компании. Хисаги сгреб Киру в охапку, и они принялись что-то тихо, но бурно обсуждать. Немного погодя на огонек зашла Рукия, поругалась на Шунсуя, как раз в этот момент разливавшего молодежи вино, и забрала Ичиго. Веселья, впрочем, исчезновение виновника торжества не убавило.
Когда уже все забыли про инцидент с Кирой, к Ренджи подсела Нанао.
- Абарай-кун, может, это не мое дело… Когда ты целовал Киру, как раз зашел Кучики-тайчо. Посмотрел на вас, развернулся и вышел с таким лицом, словно застал жену с любовником. У вас роман? А что ты делаешь?
Ренджи моргнул и понял, что откусил край пиалы. Он сплюнул осколки фарфора и спросил:
- С чего ты взяла, что у… нас что-то есть?
Она усмехнулась:
- Когда Куросаки сказал, что ты обжимался с капитаном, ты покраснел явно не от того, что поперхнулся. Вот я и подумала, что это правда… - заметив, как вытянулось лицо Абарая, Исэ добавила: - Прости, что сразу не сказала. Хотелось посмотреть, с каким лицом ты будешь целовать Оомаэду – он сидел к тебе ближе всех, но потом отошел.
- Извращенка, - проворчал Ренджи.
- Ты бы сходил, посмотрел, - посоветовала Нанао. – Исане сказала, что у Кучики-тайчо и так проблемы с нервами после всей этой каши. А сейчас у него было такое расстроенное лицо…

Бьякуя сидел на диване в своем кабинет и думал. Пытался.
Диванчик или софа в офисах руководства отрядов предназначались для отдыха денно и нощно работавших на благо Готэя капитанов (или, в крайнем случае, лейтенантов). Однако, по слухам, не во всех отрядах он использовался по прямому назначению.
Кучики много раз слышал, что офицерский состав шинигами развращен до последней степени. Лейтенанты, мол, все спят друг с другом и даже иногда устраивают оргии. Так как Бьякуе в основном об этом рассказывал Шунсуй, Кучики не очень был склонен верить. Однако увиденная в казармах сцена стояла перед глазами, словно старая, до невозможности знакомая фотография.
Подумать только! Ведь Бьякуя уже набрался храбрости. Дошел до гулянки, собираясь увести лейтенанта… и узрел такое…
Кучики вспомнил слышанный на днях двусмысленный разговор своих младших офицеров о том, что «брошенного Киру-фукутайчо надо утешить». «Вот и утешатель нашелся,» - скорбно сказал себе Бьякуя; он прекрасно был осведомлен о юношеской дружбе лейтенантов и порой даже ревновал – так что сейчас у него не возникло даже тени сомнения в том, что именно он видел.
Ренджи возник на пороге тихо, словно тень – его выдавала рейацу, которую он даже не пытался скрыть. Искоса глянув на подозрительно серьезного лейтенанта, Кучики попытался сглотнуть. В который раз за последние недели захотелось расплакаться: расшатанная всем, выпавшим на его долю, психика подводила железного капитана.
- Абарай плотно закрыл дверь, мягко скользя – крепкий, тяжелый, он обладал звериной грацией, - подошел к капитану и сел рядом. Кучики хотел что-нибудь сказать… но понял, что не сможет – дрогнет голос, предательски сорвется, выдавая невыносимое волнение. То ли Бьякуя непроизвольно придвинулся, то ли Ренджи оказался нахальнее, чем думал капитан – Абарай одним широким движением обнял его, прижал к груди, бережно, словно ребенка… погладил по волосам, чуть царапнув палец кенсейканом; взяв за подбородок, заставил приподнять голову… коснулся губами прохладной щеки, потом сжатых в тонкую полоску губ… Тихо вздохнув, Бьякуя обнял лейтенанта за шею и опустился на маленькие, вышитые шелком думочки.
Ренджи целовал его осторожно, неуверенно, робко заглядывая в глаза, словно боялся позволить себе лишнее. Кучики с готовностью отзывался на все ласки, не зная, как еще показать, что он не против, что ему нравится, и – капитанское бесстрашие загадочным образом улетучилось – не смея просить о большем. Только скинул мешающее хаори – широкий ворот чересчур целомудренно закрывал шею – и снял кенсейкан, смутно догадываясь, что на это Ренджи точно не решится.
Без заколок его волосы были непослушными и пушистыми, перепутывались с красными прядями (что случилось с лентой, которой Абарай стягивал хвост, не понял ни один, ни другой – в какой-то момент густые, тяжелые  волосы Ренджи хлынули вниз, занавесом падая вокруг лица Бьякуи). Ренджи перебирал их, еще больше запутывая, словно стараясь привязать Кучики к себе.
А Кучики… Кучики думал, что все это сон. Поэтому он закрыл глаза… и очнулся, когда вовсю светило солнце. Никаких следов недавнего пребывания в офисе лейтенанта не было, даже снятое ночью хаори аккуратно прикрывало безмятежно спящего тайчо…
Только вот кенсейкан лежал на полу, а рядом с ним – разорванная лента с застрявшим в узле ярко-красным волосом.

- Ренджи, ты идиот… - Кира, болезненно морщась, прикладывал к голове мешочек со льдом. – Если так хотелось, воспользовался бы ситуацией.
- Ага, а потом Сенбонсакура, и у Кучики новый лейтенант, - уныло сказал Ренджи, пытаясь стянуть волосы резинкой, одолженной у Орихиме – свою повязку он так и не нашел, будто меж глаз попала.
- Тогда не жалуйся, - в дверь постучали, и Кира спрятал несолидное «украшение». Вошла такая же кислая, как он, Рангику и водрузила на стол стопку документов. Капитан Хитсугая не пил вообще, так что свежая порция отчетов от него никого не удивила.
Изуру снова достал лед, едва избежав посягательств на него со стороны Матсумото; с преувеличенно серьезным видом начал просматривать бумаги. Женщина плюхнулась на соседний с Абараем стул.
- Кира-кун, куда это ты вчера так быстро ушел с Шухеем?
Ренджи вытаращил глаза на нее, потом ни Изуру. Тот раздраженно дернул плечом, в который раз поморщился:
- Мы гуляли.
- И до какой степени вы «догуляли»? – усмехнулась Рангику.
- Мы просто гуляли, - упрямо повторил Кира. – Надо было кое-что обсудить. Личное.
Ренджи вспомнил случайно пойманный вчера Шухеев взгляд – тяжело и яростно он смотрел в спину Кире, словно прожечь пытался – и ляпнул:
- Он тебе морду набить хотел?
Изуру аж листок выронил.
- Значит, хотел, - констатировал Абарай. Кира понурился и начал рассказывать:
- Когда ты ушел, семпай взял меня под руку и просто вывел из казарм. И повел за собой по лабиринту. К моему стыду, у меня возникло всего две версии его странного поведения. Он выбрал первую – бросился с кулаками. Хорошо хоть за меч не схватился, а то лежал бы я сейчас… и не обязательно в четвертом, а в земле сырой, как сказал Куросаки. Он, кстати, тебе привет передавал.
- Не увиливай, - строго велел Абарай. Рангику неслышно вздохнула. Кира еще тише продолжил:
- Увиливай - не увиливай… Он будто сломался. Упал на колени и засмеялся. Типичная истерика, я думал – потом заплачет. Нет – посмеялся, встал, и мы действительно гуляли, пили прихваченное им сакэ. Потом Шухей потащил меня к себе, добивать его запасы. Первый раз в жизни так… нажрался, по-другому не скажешь… - он помолчал и совсем уж неслышно добавил: - Только ведь все равно не помогло…

Бьякуе снился сон.
Сон немного душный и тяжелый, тем более, что Кучики находился уже на грани с реальностью, и понимал, что все еще грезит. Но еще он понимал, что сон о Ренджи. А все сны о Ренджи носили определенную окраску.
Поэтому просыпаться не хотелось.
Но пришлось.
- …сама… Они-сама… Проснись уже, брат, - цепкая рука дернула его за плечо, острые ногти впились в кожу даже через одеяло – тонкое, правда. Бьякуя открыл глаза… узрел мордашку Рукии и скорчился в неподобающей аристократу позе выброшенного на холод котенка: одеяло предательски точно передавало все рельефы тела… и в данный момент это было лишним.
Рукия хмыкнула:
- А я испугалась, что тебе кошмар снится. Брат, прости, что вмешиваюсь, но тебе пора завести любовницу. Или любовника.
Кучики моргнул. Потом подумал, что живые окончательно испортили и без того не сахарную девушку. Потом осторожно сказал:
- Я чту память Хисаны. Это было бы оскорблением…
- А мне кажется, она бы поняла, - неожиданно перебила Рукия. Кучики моргнул еще раз. Впрочем, повалявшись в госпитале, он стал несколько покладистее и потому стерпел.
- Нельзя себя так изводить, есть вещи, в которых нельзя себе отказывать…
«Какой чепухи она нахваталась у этого рыжего…» Кучики сел и спросил:
- Зачем ты пришла?
- И похудел изрядно, будто рейацу по часам убывает, - завела новую шарманку сестра. – Под глазами темные круги, будто пьешь на пару со своим лейтенантом…
- Все-таки этот рыжий тебя испортил, - сказал вслух Бьякуя. Это заставило Кучики-младшую на секунду заткнуться, и он воспользовался паузой: - Я спросил, зачем ты пришла?
- Вот, подпиши, - девушка сунула ему под нос какие-то бумажки. – Я отправляюсь на грунт, но для этого необходимо твое разрешение.
- На грунт? Для чего? Это не опасно? – строгим тоном задавая вопросы, Бьякуя тем не менее ставил печать клана на документах. Глаза сестры горели – она явно жаждала поскорее отправиться к новым друзьям, и останавливать ее было бы несколько жестоко.
- Не знаю. Йоруичи сказала, что Урахара все мне объяснит.
Кучики вздохнул. Доверить девушку проныре в подозрительной полосатой панамке и с несолидным веерочком вовсе не казалось ему хорошей идеей. Уж лучше…
- Подай мне со стола чистый лист.
Часто и мелко обмакивая кисть в тушь, Бьякуя размашисто, даже чуть небрежно набросал записку:
«Куросаки-сан, позаботьтесь, пожалуйста, о моей сестре. Урахара кажется мне неблагонадежным типом. Просто - Типом.  И передайте Абараю, чтобы возвращался: отчетность.
С уважением, Кучики».
Подождав, пока письмо высохнет, Бьякуя свернул его и запечатал с помощью маленького заклинания, одного из тех, секрет которых передавался из поколения в поколение.
Пофыркав, Рукия все же в достаточной мере вежливо попрощалась… но, задержавшись на пороге, бросила:
- Знаешь, брат… В некоторых случаях Ренджи безобразно глуп. Но если ты прямо скажешь ему, что хочешь его в свои любовники, он побежит за тобой, как собачка.
И ушла. А Бьякуе на несколько минут представилась возможность узнать, что такое кома.

Ичиго рыдал над запиской, но потом собрался и похоронно-торжественным голосом обещал выполнить наказ Кучики. Ренджи, скрепя сердце (ибо предчувствовал неладное – к примеру, горы канцелярской работы), отправился в Сэйретей.
Здесь было тихо. Даже тише, чем в Каракуре. Поэтому Абарай немного ослабил бдительность и отправился к старому приятелю. Кира, только закончивший месячную отчетность, ему очень обрадовался. Но вот выпить у него было нечего. Изуру шепотом признался, что от выпивки у него только голова болит, а забыть то, что хотелось бы – не получается.
«Ничего, где наша не пропадала» - решил Ренджи и потащил друга к Шухею. Но у того тоже было пусто: в памятный вечер Хисаги с Кирой вылакали абсолютно все, что было. Повздыхав, Абарай взбодрился и поволок смурных (верно, от воспоминаний) лейтенантов к хозяйке самого роскошного бюста и самого большого запаса алкоголя во всем Сэйретее.
У Рангику уже сидели Иккаку с Юмичикой, Исане, Нанао и несколько совершенно незнакомых шинигами – совсем зеленых, видимо, набранных в Академии взамен пострадавшего состава Готэя. Вечер выдался славным; неудивительно, что от гостеприимной Матсумото Ренджи выполз только после полуночи. Впрочем, он еще бы долго просидел среди веселящихся от души коллег, но вовремя заметил, как изрядно пьяный Шухей уводит совсем чуть-чуть хмельного Киры.
Последив за ними, Ренджи с долей разочарования убедился, что ничего предосудительного друзья по несчастью не делают. Самым крамольным оказалось громкое обсуждение недостатков их бывших капитанов. они словно пытались убедить себя в том, что так даже лучше.
Плюнув на такое неблагодарное занятие, как шпионаж, Абарай отправился в офис. Он как-то не подумал, что там, скорее всего, никого нет.
Однако кабинет тайчо был не заперт, а сам он спал на диванчике, чуть поджимая тонкие ноги. Ренджи пожал плечами: думать, почему капитан спит здесь, а не дома, было лень. Поэтому он просто лег рядом с диваном и уснул.

«Легко сказать… хочу в любовники…» - размышлял Кучики, меряя кабинет шагами. Так как поступь у него была легкая, как полет бабочки над цветком, но такая же неравномерная, результат получался каждый раз разным. Это сбивало с мысли, и они текли не потоком, а каким-то рваным о камни мелким ручейком.
«Твои руки так возбуждают, что я готов отдаваться прямо на рабочем столе…» - сочинял он  и тут же перебивал себя: «Чересчур пафосно и пошло одновременно… Я твой, возьми меня… Это уже что-то из области дамских романов… Трах… Нет, у меня язык не повернется такое сказать!»
В конце концов, изрядно помучившись, он прилег на диван и задремал. Проснувшись, осторожно спустил ноги с дивана… и поставил их на лейтенанта, мирно спящего на полу.
Разбудить его оказалось совершенно невозможно; впрочем, по распространявшемуся запаху Бьякуя без труда определил причину такого крепкого сна.
Однако Кучики не был бы Кучики, если бы не умел обратить обстоятельства на пользу обществу (а в данном случае – себе). Он подхватил неподвижное тело Ренджи на плечо и, осторожно выскользнув, запер офис. Часовой, поставленный охранять центральную часть расположения отряда, сидя на корточках, бессовестно дрых. Бьякуя запомнил его с твердым намерением поутру влепит выговор и, невидимый глазу, помчался к себе: он, конечно, не госпожа Шихоуин, но все же шунпо – один из его коньков.

Абарай проснулся от того, что чувствительно ударился головой в стену. Потерев лоб, он попытался сообразить, откуда тут взялась перегородка. Потом огляделся и понял, что находится в чужой, абсолютно незнакомой комнате.
С трудом поднявшись – последствия возлияний не ощущались, но мышцы затекли и отказывались нормально работать, - Ренджи подошел к оконцу – небольшой прорези в стене, закрытой прозрачным кеккаем. Уже наступали сумерки; темное небо меняло оттенок с красновато-оранжевого на фиолетовый.
Быстренько прикинув, Ренджи предположил, что проспал примерно три четверти суток; думать, что, возможно, провалялся в беспамятстве в неизвестно чьем жилище несколько дней, как-то не хотелось.
Он осторожно высунулся в коридор, никого не увидел и пошел в случайно выбранном направлении. Поплутав по бесчисленным, казавшимся одинаковыми, покоям огромного, по видимости, дома, Абарай умудрился вернуться к той комнате, из которой начинал «прогулку» по лабиринтам; чертыхнувшись, отправился в другую сторону. Через некоторое время Ренджи убедился в появившихся смутных подозрениях: эта часть поместья Кучики была ему знакома – ему пришлось пару дней присматривать за спотыкающимся, но категорически отказывающимся вернуться в госпиталь капитаном и сопровождать его даже дома.
Движимый немного детским любопытством ( а также вполне естественным желанием узнать, зачем Кучики притащил его к себе домой), Ренджи отыскал спальню капитана, поражаясь тому, насколько пустынен, даже зловещ этот дом. По дороге не попалось ни одной души.
В личных покоях Бьякуи неярко горел светильник; в кабинет из смежной комнаты падал расплывчатый прямоугольник света. Замаскировав и без того ослабленную рейацу, Ренджи заглянул в спальню.
Кучики сидел на аккуратно расстеленном футоне спиной ко входу и осторожно массировал неловко подвернутую под себя ногу. В белом шелковом кимоно он был болезненно хрупким; равномерно двигающиеся плечи казались намного уже, чем облаченные в форму или даже просторный больничный халат. Потом Бьякуя встал, начал развязывать пояс…
Ренджи словно толкнули: он подошел вплотную, обхватил узкие, худые плечи, притянул к себе мгновенно напрягшееся тело. Бьякуя вцепился в смуглую татуированную кожу белыми пальцами, подался к Абараю, прижимаясь всем телом, прогибаясь в пояснице. Ренджи, внутренне обомлев, судорожно вздохнул, перехватил его одной рукой, приспустил тонкую ткань, прикусил, оставляя на шее алый след; потом, развернув к себе, с силой поцеловал, обхватив одной рукой запястья, встал на колени… Кучики послушно опустился рядом, одновременно выскальзывая из кимоно…
Ренджи прижал его к футону, боясь, что капитан вырвется – убьет на месте или просто одарит неподражаемо-холодным взглядом и выставит. (С него сталось бы подразнить и выкинуть – к примеру, после восхитительной, пусть и очень короткой ночи поцелуев капитан успешно делал вид, что ничего не случилось.) Словно разубеждая в этом, тонкая рука прошлась по его спине, задержавшись на талии, погладила бедро и потянула за оби. Ренджи вернул ласку, проведя пальцами по напряженному животу – его золотистый загар странным образом изумительно сочетался с бледной кожей Бьякуи, - потом ниже; Кучики выгнулся, впился ухоженными ногтями в предплечье. Абарай высвободил руку, с мягким нажимом лизнув скулу, проследив языком острую линию челюсти: хватка разжалась, тонкие пальцы скользнули по затылку, снимая, отбрасывая резинку для волос, впутались в рассыпавшуюся гриву.
Пока Ренджи, откровенно наслаждавшийся данным ему положением хозяина ситуации, неторопливо целовал и покусывал мягкую, пахнущую вишней кожу, Бьякуя распутал пояс его хакама и, нетерпеливо дергая края одежды, почти стянул оба кимоно. Смешно фыркнув – пушистая темная прядь, упавшая Кучики на грудь, пощекотала Ренджи нос, - Абарай приподнялся и отточено красивым движением сбросил форму. Кучики заподозрил, что Шунсуй был не так уж неправ, рассуждая о беспорядочных связях офицерского состава.
Ренджи будто мысли прочитал: хищно усмехнулся и, возвращаясь к своему занятию, подхватил Бьякую под поясницу, прижав к себе, потерся животом о живот; тот тихо охнул, снова вцепился в плечи, обнял за шею. Ренджи осторожно уложил его обратно, ладонью, едва касаясь, погладил пах, словно просил расслабиться. У него уже сводило все мышцы: природное нетерпение сыграло плохую шутку. Однако Ренджи, с трудом державший себя в руках, все же отчаянно старался не спешить: опасался, что всегда неприлично спокойному капитану не понравится его несдержанность.
Бьякуя же искренне не понимал, почему Абарай не торопится. (На секунду он даже испугался, что Ренджи откуда-то узнал его потаенные желания - с сестры сталось бы дать лейтенанту подробные «инструкции» - и, пересиливая себя, пытается угодить капитану.) Он нерешительно пропустил меж пальцев красные прядки – острые ногти зацепились и едва не запутались; выгнувшись, плотно прижался, стараясь полнее ощутить горячее тело, гладкую кожу, частую пульсацию крови в выступивших на руках венах…
Абарай, судорожно выдохнув, отпустил мелко дрожащего Кучики, провел пальцами по губе, чуть приминая; Бьякуя резко прикусил, потом, забрав пальцы в рот, тщательно облизал – на языке остался солоновато-металлический привкус – и, легонько подтолкнув руку Ренджи, пошире раздвинул ноги. Ренджи сам не уследил за своими действиями: Кучики ахнул, распахнул удивленно потемневшие, словно бы невидящие, глаза…
Абарай плавно двигал рукой, с особым, почти садистским удовольствием любуясь меняющимся лицом Бьякуи. Тот терпеливо закатывал глаза, даже вполне успешно – пару раз – выровнял дыхание; прикусив губу, неожиданно лукаво усмехнулся – протянул изящную руку, провел между ног неловко согнувшегося над ним Ренджи, скользнул пальцами по члену. Абарай сжал зубы: узкая кисть сомкнулась в горячее кольцо и двинулась вниз; теперь Кучики наблюдал за ним из-под кокетливо опущенных ресниц, взглядом откровенно приглашая к дальнейшему.
Не выдержав, Ренджи издал странный звук, похожий на полузадушенный всхлип, убрав руки, приподнялся и рывком – темные волосы взметнулись вокруг лица – вздернул Бьякую к себе на колени; от напряжения сводило живот. Кучики обхватил его за шею, сильно прижавшись бедрами, мягко опустился на плоть – Ренджи, так и не разжавший челюсти, почти вскрикнул, на миг ощутив чуть суховатый горячий анус партнера; потом все на время растворилось в оглушающем вихре ощущений, эмоций… чувств.
Ренджи невинной овечкой не был (в Готэе вообще было сложно сохранить невинность); а с его темпераментом опыта разного рода он набрался быстро и на удивление качественно. Однако сейчас Абарай не мог припомнить из своих любовников – и даже некоторого числа любовниц (хотя с женщинами у шинигами дела обстояли еще хуже, чем с девственниками) – ни одного, с кем он мог бы так долго заниматься сексом. Кучики тихо, изнеможенно постанывал, несильно и неравномерно уже двигаясь; умоляюще глянув, провел ладонью по щеке… Ренджи нравилось это изматывающее удовольствие, но он все же подчинился молчаливой просьбе: опрокинув на спину, несколько раз излишне резко – Бьякуя всхлипнул, его лицо исказилось – толкнул… на несколько секунд замер, смакуя ощущения – наверное, в первый раз поняв смысл выражения «искры из глаз»… Потом отодвинулся, наклонившись, коснулся губами живота Бьякуи, провел языком по лобку; прижав зубами головку, чуть прикусил, губами втянул член. Кучики, мучительно выгнувшись, почти сразу кончил; Абарай, не ожидавший такого быстрого результата, чуть не поперхнулся, рефлекторно поднеся руку ко рту, часть спермы выплюнул, часть проглотил; немного отдышавшись, смахнул белые капли с пальцев и с губ и устало вытянулся рядом с Бьякуей.
Через некоторое время Кучики открыл глаза; неловко помогая себе руками, сел и немигающе уставился на Ренджи. Абараю стало не по себе; промелькнула предательская мысль: «Вот сейчас точно выставит…» Но Бьякуя улыбнулся – чем поверг Ренджи в куда больший шок, чем все случившееся – и хрипло, будто перенимая интонации лейтенанта, сказал:
- Пойдем.
Абарай похлопал глазами, затем послушно поднялся и последовал за Бьякуей.
Кучики уверенно шел по путаным коридорам; от легкого сквозняка, гулявшего по дому, полы кимоно, небрежно наброшенного на привычно развернутые плечи, картинно трепетали и развевались. Залюбовавшись легкой походкой капитана, Ренджи не заметил, как очутился у входа – точнее, у выхода – в купальню.
Под навесом на крохотной террасе были расставлены плетеные стулья; немного неуместно рядом с ними смотрелся традиционный низкий столик, сервированный большими, но как-то очень изящно – как все в этом доме – выглядящими блюдами, аккуратно прикрытыми полотняными салфетками.
Однако эклектичное сооружение ненадолго заняло внимание Абарая. Бьякуя, капризно дернув плечиком, сбросил кимоно и шагнул в полуестественный водоем, над которым клубился пар. «Кучики – сволочи, знали, где поместье строить,» - завистливо подумал Ренджи, следуя примеру капитана. То есть, раздеться-то он не мог – непобедимая лень не позволила произвести действий больше, чем было необходимо для перемещения своего тела вслед за Бьякуей, – но в источник залез с превеликим удовольствием, чуть не урча.
Изрядно отмокнув и почти растаяв – смягчились даже тонкие складки у бровей, – Кучики выполз из источника, завернулся в широкий халат, явно привезенный из мира живых («Урахара со своей контрабандой везде проберется,» - ухмыльнулся про себя Абарай). Потом выгнал Ренджи из воды под предлогом вредного влияния на сердце (чем изрядно развеселил лейтенанта: мало того, что крепостью здоровья он поражал Унохану-тайчо, – шинигами, кроме Укитаке, вообще не были склонны к органическим болезням).
- Ешь, - Кучики подсел к столу, снял несколько салфеток. – Я думал, что ты проснешься раньше. Но ты проспал весь день. Впрочем, ужин еще должен быть съедобен.
Бьякуя явно лукавил: мисо и лапша оказались обжигающе горячими, от чая, словно от маленького ароматного источника, поднимался пар. Даже суши были еще теплыми. «Здесь какой-то фокус,» - решил Абарай, но внимать робкому голосу разума под аккомпанемент оглушительных воплей тела (которое обычно питалось крайне скудно) было решительно невозможно.
Кучики, пересевший на стул, наблюдал за ним с легкой полуулыбкой. Только за это Ренджи, наверное, отдал бы все на свете, но бесценное сокровище досталось ему не то, чтобы даром, а еще и с доплатой.
Дождавшись окончания трапезы лейтенанта, Кучики взял его за руку и, состроив каменно-спокойное лицо, отвел его в спальню, уже в другую. Там стояла широкая, словно специально для этого случая приготовленная кровать –с пышно взбитыми подушками и заманчиво белоснежным бельем.
Потаращившись несколько секунд на это великолепие и припомнив собственный жесткий футон в казарме, Ренджи заявил:
- Все-таки эклектичный у Вас дом, капитан.
«Куросаки, кажется, повлиял на всех,» - несколько шокированный капитан решил проигнорировать нехарактерное для Абарая высказывание, просто разделся и молча улегся. Ренджи, не зная, куда себя деть, пару минут поизображал столб, вздохнул и заполз под одеяло. Немного поворочавшись, обнял капитана, уткнулся носом в волосы, пахнущие сакурой и гибискусом, и моментально уснул.

Ренджи буквально летал; ему будто реактивный двигатель прикрепили. (Владелец двигателя, между прочим, не разгибаясь, работал в офисе, вечерами встречая лейтенанта усталой, но очень многообещающей улыбкой.)
В воскресенье кто-то из офицеров, вернувшись с грунта, рассказал, что вечером прибудет Рукия с загадочным «приветом» от Урахары. Абарай обрадовался и понесся к Кире; они уже давно не устраивали традиционные еще с Академии встречи. К постоянно находящейся в полуобмороке Момо Ренджи не пошел: с момента исчезновения предателей она всех избегала, да и Кира на нее посматривал косо.
Подходя к зданию штаба, Ренджи заметил Кучики-тайчо, с пачкой бумаг под мышкой капитан поднялся к дверям, неожиданно оглянулся по сторонам, словно слежку высматривал, и только тогда вошел. Абарая тут же одолело любопытство; он осторожно проскользнул внутрь и заглянул в кабинет тайчо третьего отряда.
Кира занимал капитанское кресло, перед ним высились стопки документов. Он взял принесенную Кучики партию отчетов и спешно начал их пролистывать, на некоторых ставя аккуратный росчерк. Бьякуя, неотрывно смотревший в точку над его головой, вдруг вздохнул и несмело спросил:
- Кира-фукутайчо… До меня дошли слухи… Неужели все лейтенанты спят друг с другом?
Изуру выронил очередной листок, вспыхнув до корней волос, промямлил:
- Откуда вы узнали? Мы же… - потом взял себя в руки: - Неправда. Не все.
Странное поведение Киры удивило Абарая куда больше, чем непонятный интерес Кучики-тайчо к этой теме. Удивительно быстро сложив два и восемь, Ренджи выпал из офиса и побрел куда глаза глядят. Жизнь становилась все прекрасней и удивительней.

Рукия задумчиво пила чай, искоса посматривая на друга детства. Ренджи был искренне озадачен вскрыванием банки с колой, которую девушка притащила из мира живых. Вопрос, хоть и  заданный очень мягким тоном, прозвучал неожиданно:
- Ренджи, что ты думаешь о моем брате?
Занятый банкой, Абарай, не подумав, брякнул:
- Он классно трахается.
Кира шумно поперхнулся; Ренджи запоздало понял, что сказал, и сжался в комок, ожидая, по меньшей мере, гневных воплей.
- Превосходно, - умиротворенно произнесла Кучики, отчего Изуру поперхнулся еще раз. – А я-то уж думала, придется брать все в свои руки.
«Слава Ками-сама, я успел раньше,» - порадовался Абарай. Масштабы последствий, вызванных активными действиями Рукии, обычно достигал катастрофических размеров. Потом он кое-что вспомнил и, повернувшись к Кире, уверенно сказал:
- А ты спал с Шухеем.
- Ты-то откуда знаешь?! – взвыл Изуру.
- А, - сказала Рукия. – Нашли друг друга. Боюсь, это ненадолго.
- Возможно, - устало согласился Кира. – Но так легче.
- Действительно помогает?
- Помогает. На время… забывается все… лишнее…
Ренджи, хлопнув ресницами, посмотрел на серьезную, как перед боем, Рукию, на измученного Киру и промолчал; только по-человечески эгоистично порадовался, что ему не довелось пережить предательства.